Впервые опубликовано в OCJ №7. Сентябрь 1997 г.
Александр Наймушин,
Уфа
Общеизвестно, что РИ, по определению, - игра внешняя, рассчитанная на партнера, соучастника, наблюдателя, даже если весь этот спектр психологических состояний до поры до времени находится внутри игрока.
С другой стороны, РИ - это уход в иную реальность, культуру, измененное состояние сознания (ИСС), который небезопасен без владения некоторыми «технологиями». Что случается с игроками, не владеющими «техниками ИСС», видно из обилия примеров «дивных» толкиенистов. «Технологии» эти зафиксированы в философских и религиозных практиках всех времен и народов, так что вовсе не надо изобретать велосипед, конструируя, организуя и проводя РИ. Восьмеричный путь Будды и Иисусова молитва, Йога и Внутренние стили восточных единоборств, Дзен и Дао - все это примеры Практик, формирующих внутренний мир, изменяющих состояния сознания и расширяющих его возможности, выводящие человека за пределы капсулы ума и тела. Речь идет не о реанимации тысячелетних практик - это абсолютно бесперспективно. Речь идет о внесении новых смыслов в операторы проверенных тысячелетиями практик. РИ в таком подходе представляют огромные возможности. Являясь «внешним стилем единоборства» человека с миром, РИ необходимо ставит вопрос и о «внутренних стилях». Что есть Внутренняя игра для игры Ролевой? Как сформировать внутреннюю вселенную игрока. Как не свести РИ к эклектике субкультуры? Как решить проблему внутренних дефектов и личных проблем мастера и игротехника, которые в противном случае будут решаться за счет игроков? Как игровое поле сформировать в виде поля резонанса ролей? Какова роль в Игре Подражания как Закона развития человека и ноосферы? Каковы приемы безболезненного существования в Игре и в жизни? Эти и множество других вопросов, касающихся организации внутренней составляющей любой Игры, ждут постановки, решения, обсуждения. Мы приглашаем к разговору и совместным практикам мастеров и игроков, философов и поэтов, психологов и учителей, всех, кто заинтересован в нормализации нашей жизни, для которой РИ могут сослужить верную службу.
С принципами организации ролевых игр читатель журнала знаком достаточно хорошо. Мы предлагаем тему для размышлений, импровизации, реализации, условно могущую быть названной «Внутренние игры» или «Игры хайку». Это Игры, в которых все роли играются одним человеком враз, резонансно, симфонически (это похоже на пение хором в одиночестве). Методически Игры эти перекликаются с традицией восточных школ (йоги, дзен, внутренних стилей и пр.), но не требуют принятия той или иной идеологии, философии, религиозных установок, оставаясь, по преимуществу, игровой технологией. Чтобы не быть скучно-рационально-назидательной, эта публикация представляет читателю самому сформировать собственный вариант технологии Внутренней Игры, используя приведенные ниже извлечения, цитаты, ключевые слова, формирующие Тезаурус Внутренней Игры.
Часть 1
Я напряженно слушаю музыку, «весь превратился в слух», т.е. выключил восприятия других чувств (пратьяхара, пятая ступень Раджа-йоги, после яма-нияма-асана-пранаяма или культуры нравственной - физической - дыхания), но я еще четко различаю мелодию, ее ритм, темп, гармонизацию и пр. Исполняемое произведение есть еще для меня вполне определенный объект, которым я всецело занят (это психическое состояние называют дхарана, шестая ступень Раджа-йоги). Но по мере напряжения внимания отдельные элементы начинают стушевываться, произведение начинает восприниматься как нечто целое, простое, оно овладевает моим вниманием настолько, что все остальное уже не воспринимается, и уходят мысли, как нечто, облекаемое в слова - это дхъяна, созерцание, седьмая ступень. Наконец, наступает момент, когда звуки перестают восприниматься как таковые внешним слухом, с утратой внешнего впечатления музыки утрачивается самосознание. И в музыке реально снимаются субъект и объект - остается только бытие музыки в субъекте и бытие субъекта в музыке, что оказывается тождеством вне категории времени и пространства - это самадхи, высшая восьмая ступень Раджа-йоги. Когда человек постепенно выходит из такого состояния, он вновь воспринимает, но где-то очень вдалеке, форму музыки - оркестровку, мелодию и пр., и в такой же мере утрачивает душу музыки. Чем больше слагаемых из воспринимающих анализаторов, тем более четко разграничиваются субъект и объект и восстанавливается течение психологического времени.
Б. Л. Смирнов. Санкхья и Йога. В книге «Махабхарата. Философские тексты»/Вып. УП ч.2. - Ашхабад, 1981.
Часть 2
Хайку Басе «Старый пруд»
Старый пруд,
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.
Пока мы движемся по поверхности сознания, мы не можем уйти от логического схематизма: старый пруд понимается как символ одиночества и безмятежности, а лягушка и звук прыжка принимаются за средства создать и подчеркнуть настроение вечного покоя. Но поэт Басе жил не там, где мы, он прошел сквозь поверхностные слои сознания до его глубочайших пропастей, в царство немыслимого, в Бессознательное, которое глубже бессознательного, описываемого психологами. Старый пруд Басе лежит по ту сторону вечности, там, где течет безвременное время. Он так «стар», что нет ничего более древнего. Никакая шкала сознания не может измерить его... Только интуиция схватывает безвременность Бессознательного в его подлинности... Поэт заглядывает в свое Бессознательное не сквозь тишину старого пруда, но сквозь звук, вызванный прыгнувшей лягушкой... Без звука Басе не заглянул бы в Бессознательное, источник творческой деятельности, в котором все подлинные художники черпают свое вдохновение...
Старый пруд и прыжок лягушки оказываются символами Единого, Вечного, Пустоты, Шуньяты - и Единичного, мига времени и пространства. Единое вне единичного - мертвая абстракция. Поэт достигает подлинной глубины жизни, восприняв единичное (лягушка прыгнула) так глубоко, что в этом прыжке лягушки воплотилось как бы все бытие, вся вечность.
Г. Померанц. Басе и Мандельштам. В кн. «Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока». - М., 1970.
***
- Традиционно-поэтическая интерпретация хайку. «Пруд» входит в весенний цикл. Лягушка - одно из «сезонных слов» весны. Пение ее - прекрасно:
Cоловой, поющий средь цветов,
или лягушка, живущая в воде,
кто же из них искуснее в слагании песен?
Ки-но Цураюки, Х век
Старый пруд, лягушка, звук воды, явленные чувственно и конкретно, создают видимую и слышимую картину. Читатель должен быть не перед этой картиной, но внутри ее. Отсюда и стремление японцев читать и переживать хайку в том месте и в то время года, когда оно написано. Этому «послечувствованию» отводится главная синтезирующая роль.
- Религиозно-философская интерпретация. Опирается на дзенский принцип познания Истинного, которое не требует особых усилий и свободно от каких бы то ни было внешних связей. Здесь хайку - это своеобразная поэтическая задача, коан, отвлеченный от внешних обстоятельств, сосредоточенный исключительно на внутреннем постижении. Это мир, где нераздельны «гость и хозяин», мир, который выше субъект-объектных отношений. Место чувственного образа занимает знак, указывающий на всеобщий и отвлеченный смысл. У Басе - это звук воды, когда лягушка прыгает в старый пруд. Звук, что всецело заполняет Вселенную. Звук, что не изображает ничего и не взывает к эмоции. Это полная невыразимость бытия и интуитивное постижение полноты бытия. Через звук Басе заглядывает в бессознательное, источник творческой деятельности.
- Что делает хайку Басе поэтическим прозрением и дзенским откровением и образцовым стихотворением? Одноплановость и поэтическая заданность весенних образов нарушается непредугадываемым образом старого пруда. Он может означать и бывший пруд (заросший), и просто старый, и древний, существующий испокон века. Старый пруд и молодая лягушка входят в разные смысловые ряды и противопоставляются. Звук воды разрешает напряженность смыслового контраста. Это «открытие» и есть поворотный момент стихотворения. Старый пруд есть и земля, и вода, «твердь и хлябь», мир в момент рождения. Лягушка - посредник между раздельными мирами неба и земли. Пруд мог остаться безмолвным «ничто», но прыгает лягушка и пруд оживает, начинает говорить. Звук воды запечатлел мгновенное изменение неизменного всеобщего покоя. Но звук произведен в равной мере и прудом, и лягушкой - единство и полнота единого и единичного, вечного и мгновенного. В звуке они и сливаются воедино (трехэлементная смысловая структура). Мир все еще рождается, заново вместе с ожившей после анабиоза лягушкой.
- Старый пруд - символ всепротяженной и всевременной природы. Лягушка - символ мира поэта. Ее двойственная природа раскрывает суть поэта - вполне земного человека и почти бога. Звук, т.е. «слово», или сама поэзия, и есть то единство, в котором взаимораскрываются и взаимоопределяют друг друга мир природы и мир поэта.
- Старый пруд - вечная поэзия, лягушка - сам поэт, звук - само данное стихотворение.
Н.С. Шефтелевич. Хайку Басе «Старый пруд». В сб. «Литературы стран Дальнего Востока» - М. 1979.
Часть 3
Хайку разных авторов
***
В новогоднюю ночь
сон увидел - храню его в тайне
и улыбаюсь...
Лед растаял в пруду
И снова зажили дружно
Вода с водою...
В талой воде
барахтается ворона -
знаменье весны...
Что ни возьмешь -
все шевелится, все живое
в час отлива на берегу...
Пока я копал,
исчезла с неба над полем
единственная тучка...
На спине лежу
и гляжу - полон рот лучами
вешнего солнца...
Бабочка в саду,
Подползет малыш - отлетает,
подползет - опять отлетает...
На два-три шага
Улитка в саду отползет -
Вот день и окончен...
Ничегошеньки нет
в моем доме - только прохлада
и душевный покой...
Все ждала я, когда,
ну когда же услышу кукушку -
да так и заснула...
Одинокий сверчок. Пер. с яп. А. Долина - М., 1987.
Эдуард Балашов
Впереди
Опадают листья минут.
Лес времен за спиною.
Впереди - улыбка часа твоего.
Хокку сложить много ли стоит!
Довольно клочка бумаги
И кисти Басе.
В дороге
Жаждущий, очи возвысь!
Полон влаги ночной
Неба колодец.
Или зима?
В разгаре июньской ночи
Снег звезд
Загляделся на рыбок с моста.
Вдруг по самому дну -
Клин журавлиный.
Годы мои кукушка считает.
Видно, не знает еще,
Что времени нет.
Странные эти цветы,
Иван-да-Марья,
Иногда они - люди.
Я тебе - до скорого!
Ты мне - не поминай лихом!
И вот пляшу на твоей свадьбе.
На ветке молнии
Черный грач.
Пришла весна.
Э. Балашов. Магнит. - М., 1987.
Токи Дзэммаро
То ли жить надо, чтобы работать,
то ли работать - чтобы жить?
Никак не пойму...
Ноги с кровати спустил,
но тапочек не нащупал
и опять завалился спать...
Не буду работать - буду беден,
Буду работать - все равно буду беден.
И все-таки буду работать!
Лунные блики. - М., 1991.
Нацумэ Сосэки
Ясная луна.
Тень моя, как далека
твоя родина!
Мы расстаемся.
В небе призрачной полосой
Млечный Путь мерцает...
К тем, кто уходит,
как и к тем, кто останется жить,
прилетают гуси...
Лунные блики. - М., 1991.
Кавахигаси Хэкигодо
Варю картошку.
В безмолвном просторе Вселенной
ребенок плачет...
Всю долгую ночь,
пока я сочиняю хайку,
жена моя шьет...
Лунные блики. - М., 1991.
Басе
Вконец отощавший кот
Одну ячменную кашу ест...
А еще и любовь!
Стократ благородней тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
«Вот она - наша жизнь!»
Сегодня «травой забвенья»
Хочу я приправить мой рис,
Старый год провожая.
Вишни в весеннем рассвете.
Но я - о горе! - бессилен открыть
Мешок, где спрятаны песни.
Бабочки полет. Японские трехстишия. Пер. с яп. В. Марковой. - М., 1997.
Тиё
Пока повторяла я:
«О кукушка, кукушка!» -
Рассвет уже наступил.
Я и забыла,
что накрашены губы мои...
Чистый источник!
Маркова В. Кристаллы поэзии. Сб. «Парус». - М., 1980.
Бусон
«Буря началась!» -
Грабитель на дороге
Предостерег меня.
Ударил я топором
И замер... Каким ароматом
Повеяло в зимнем лесу!
Ладанка льет аромат.
Сколько неявного очарования
В девушке глухонемой.
Маркова В. Кристаллы поэзии. Сб. «Парус». - М., 1980.
Заключение
Мы надеемся, что приведенных материалов для многих наших читателей окажется достаточно, чтобы начать реализацию одного из самых интересных в мире проектов - Внутренних Игр или Игр Хайку, - читая или сочиняя, проживая или иллюстрируя, рождаясь или умирая...
