Елена Тулинова (Ферсо Скорри)
Священник тяжело поднял седую голову и мрачно посмотрел на молодую женщину.
Когда молчание стало невыносимым, солдат робко кашлянул. Женщина быстро взглянула на него, с трудом оторвав взор от черных, непроницаемых глаз священника.
- Это вот... Святой отец тут сказал, что... в твоей семье... ребенок родится.
«Вот ведь напасть... Ну уж всех взбаламутил, все сыном дьявола пугает», - подумала молодая женщина.
- Родится без пупка и с шестью пальцами на правой руке, - немного осмелев, продолжал солдат. Священник молчал. - Именем Триады, его надо сразу же предать огню, вместе с матерью.
Женщина быстро оглянулась на мечущуюся на лавке племянницу, чей живот вздымался под одеялом куда больше, чем полагалось простой беременной. Повернувшись обратно к солдату и священнику, она недоверчиво усмехнулась, гоня неуверенность и страх:
- Ну, согрешила не знай с кем, - бывает. Что вот-вот родит, и ясновидящего не надо. А насчет кого родит - это вы, святой отец, простите, по неведению. Они ведь, священники, - молодка уже без опаски покосилась на старика, - не женятся никогда, вот и не знают, как дети-то родятся. Нельзя без пупка. Сама повитухе помогала роды принимать у золовки моей, знаю, да и рожала... А как же без пупа-то...
- Помолчи, - поморщился солдат.
Священник все также тяжело и молча смотрел на молодую женщину.
- Мирта, - простонала беременная.
- Что, малышка? - молодка живо соскользнула с лавки у окна, где сидела задумавшись, и подбежала к племяннице. - Болит что?
- Ушли они?
- Святой отец со служивым? Ушли, малышка, - Мирта присела на край лавки.
- А мама пришла? - беременная открыла мутноватые глаза.
- Нет, - посуровела молодка, - еще нет.
Как скажешь - утром запуганные священником крестьяне не стали слушать оправданий Миртиной сестры и попросту затоптали ее...
- Зови, Мирта, бабку Астрид, - вздохнула девочка, с трудом вытащив из-под одеяла хрупкую, исхудавшую ладошку и кладя ее на широкую теплую руку тетки. - Воды отошли...
Губы у нее побелели, лицо, и без того бледное, стало едва ли не прозрачным. Проявились красные пятна, а лоб покрылся испариной.
«Ох, рано ей - в пятнадцать-то лет куда рожать? Сама, поди, дитя», - в который раз подумала Мирта. Она торопливо накинула шаль и, отпирая дверь, сказала как можно спокойнее:
- Ты потерпи. Я мигом! - и выбежала в сени, стуча башмаками.
- Я потерплю, - прошептала девочка, оставшись одна.
Она лежала все так же прямо, не двигаясь, на спине, глядела в потолок и трудно дышала.
Затем позвала в пространство:
- Тагир... Тагир!
...Мирта влетела в дом, не сбив снега с башмаков, на ходу стряхивая платок, залепленый снежинками, и устремилась к лавке. Хейма лежала тихо, как мышка.
- Сейчас, бабка Астрид уже идет, - еле переводя дыхание, сказала Мирта, - как ты там, малышка?
И тут маленькая Хейма открыла глаза и тихо проговорила:
- Мирта, не говори святому отцу. Не выдавай...
Она слабо двинула рукой, отбрасывая одеяло. Постель была чистая. С трудом отвлекшись от вида белоснежных простыней, Мирта вдруг сообразила, что огромного живота у племянницы больше нет, а рядом с роженицей (как же это?), голой и плоской, даже прозрачной, лежал голенький же ребенок, белый, покрытый беловатым пухом, с длинноватым тельцем. Он был велик для новорожденного, и очень гладкий, ножки такие кривоватые, а лежит тихо, на животике действительно нет пупка - не то что пенечка обрезанной пуповины, даже ямочки, как у взрослых, нет!
- Боже, да если кто узнает... Ведь вся деревня опять переполошится! - вcкрикнула Мирта.
Хейма неуверенно улыбнулась.
- А может, не узнают? - сдавленным голосом спросила она.
- Бабка же сейчас придет, - напомнила Мирта.
Хейма устало закрыла глаза. Мирта поправила одеяло, странного ребенка почти не было видно, ударила мысль: что ж, у него и пальцев на правой руке в самом деле шесть, а не пять?
- Когда же ты успела? - потрясенно и подавленно спросила она Хейму.
- Я потом расскажу, - сказала Хейма в ответ. - Ты знаешь что... Ты лучше собери еды.
- Есть хочешь? - заботливо подскочила Мирта.
- Нет, собери в узелок. Мы уходим.
- Думаешь, сможешь встать? - усомнилась Мирта.
- Поскорее!
Мирта послушно побежала к полке, взяла полкаравая хлеба, лубяную коробочку с солью, горшочек с плотно пригнанной крышечкой, в каких их мать, а Хеймина бабушка, всегда хранила разные продукты - сейчас там лежали вчерашние тушеные грибы с картошкой. Увязала все это в узелок вместе с парой яблок и большой луковицей. Налила в большую деревянную фляжку молока.
- Вот и все, - сказала она, оборачиваясь от стола к Хейме.
Мирта удивилась - на секунду - напряженному выражению лица племянницы, но тут же услышала шаги и бросилась запирать дверь. Засов был не очень прочный.
Вскоре послышался стук.
- Кто там? - дрожащим голосом спросила Мирта.
- Дочка, я это со святым отцом, и бабка Астрид со мною, - послышался фальшиво-ласковый голос матери. - Чтой-то вы заперлись средь бела дня? Открой!
- Людей злых боюсь, - ответила Мирта, не отходя от двери, но и не касаясь засова.
- Ну, мы-то не злые, - ввернула бабка Астрид.
- Боги говорят, что ребенок у вас родился, - подал голос священник, делая особое ударение на слове «родился».
Мирта молчала.
- Триаде нужна смерть ребенка и его матери, согрешившей против Нее, - сурово сказал священник. - Открывай, или мы сожжем дом, и ты погибнешь вместе с дьявольским отродьем!
- Не открывай, - выдавила Хейма, - Еще немного, и нас спасут...
- Как? - недоверчиво спросила Мирта.
- Спасут...
Мирта прислушалась: мать плакала, они все немного отошли от двери и было плохо слышно, что говорит святой отец, но она уловила слово «огонь» и задрожала. Прошло некоторое время.
В дверь снова постучали.
- Дочка, слышь, они и правда дом спалят, выходь! - позвала мать.
- Я считаю до пятидесяти и поджигаю хворост, - сообщил священник. - Раз. Два...
- Тебе не жаль Хейму? - выкрикнула Мирта.
- Да ведь загубит она нас, стерва! - крикнула мать.
- Шесть... Семь... Восемь...
- И дочь свою, мою сестру Лину, не жалко? - зло выпалила Мирта.
- Видать, Триаде так угодно, - отвечала мать сквозь слезы, - хоть ты, кровиночка, останься, скрасить жизнь-то на старости лет!
- Двенадцать... Тринадцать... Четырнадцать... - голос священника звучал все злее.
Мать рыдала в голос.
Мирте стало страшно. Она подошла к Хейме, положила возле нее узелок и фляжку, завернула младенца в чистую пеленку, одеяло. Он был очень горячий на ощупь, но уже не пугал своим видом, лицо было спокойное, красивое.
- Сорок, - священник повысил голос, - сорок один.
- Мирта, верь мне, он придет, - умоляюще сказала вдруг Хейма, тонкой рукой обнимая сына.
Мирта загнанно огляделась вокруг.
- Кто?
- Бог, а может, дьявол, не знаю. Он красив... Он обещал прийти за мной.
- Пятьдесят, - злорадно сказал священник. - Завалите дверь бревнами. Забейте ставни.
Очень быстро Мирта распахнула дверь и в самый последний момент успела выскочить из дома.
Мать, вся в слезах, ухватила Мирту в свои объятия, немного уступающие медвежьим. Ставни заколотили и приперли массивную толстую дверь бревном.
В хворост вокруг дома ткнулись три факела.
Пламя взвилось и лизнуло бревна, и в треске хвороста неожиданно послышался юношеский сильный голос, весело спросивший:
- Ну что, уйдем красиво?
Вслед за этими словами раздался жуткий скрип и грохот; крыша дома взмахнула скатами и взлетела, как старая курица, но не удержалась в воздухе и рассыпалась - стоявшие перед домом люди едва успели отскочить от обломков - и изнутри на пышном облаке вынырнули трое: закутанная в одеяло женщина с ребенком на руках, сидящая в облаке как в кресле, и юный, крайне подозрительный субъект, одетый в черное и белое. Его просторная белая рубашка тихо покрывалась хлопьями копоти - дом занимался огнем все жарче, а облако летело медленно. Под проклятия священника юноша захохотал и сотворил дождь из белых и красных роз, а вокруг головы Мирты, сидевшей с открытым ртом, засиял нимб.
- Привет, старикан! Привет всем от Тагира, сына Великого Гончара!
Священник хлопнулся на колени.
- Прощаю! - засмеялся еще звонче Тагир. - Прощаю!!!
- Триада велела ему уничтожить твоего сына, - заметила Хейма, и ее голос был слышен очень хорошо.
- Ну и подумаешь! Он ведь жив?! - смеющийся бог взмахнул рукой, облако рванулось ввысь, Тагир, не удержавшись на ногах, хлопнулся рядом с Хеймой.
Скоро облако исчезло из вида.
* * *
Дворец в небесах был прекрасен. Однако скоро выяснилось, что жить там невозможно. Хейме все время строили какие-то козни. Даже нянька при ребенке делала все спустя рукава, несмотря на то что сама Ткачиха снисходительно посмотрела на внука и разрешила остаться. Тогда Тагир увез Хейму в Дикий Лес, где стоял уютный домик. Угодья принадлежали ему одному. Старый егерь с женой оказались куда лучшими няньками для Роталка - так Хейма звала сына. Но настоящего имени ему пока не дали. Имяположение назначили на ближайшее время, которое все оттягивалось.
Ребенок рос не по дням, а по часам - у детей богов, объяснял Тагир, не бывает детства, зато юность очень длинна. Через несколько месяцев он уже считался совершеннолетним. На вид ему было лет этак шестнадцать.
Хейме самой только-только исполнилось шестнадцать. Она и Тагир совсем не выглядели старше собственного сына. Роталк запросто мог сойти за их брата. Черные с красивым разрезом глаза, темные волосы - Тагира, чуть смугловатая, золотистая кожа и тонкие черты лица, грустный рот - Хеймы. Ростом Роталк был невысок, сложения скромного, характер у него был хоть и сильный, но спокойный, в отличие от нервной, робкой Хеймы и чересчур жизнерадостного Тагира.
Празднество решили устроить прямо тут, в Диком Лесу. Когда настала середина января, на которую назначили-таки имяположение, в некоторых краях свирепствовали морозы, в округе Леса - страшная жара, кое-где шли зимние дожди. Здесь же стояла чудесная теплая погода.
Возле небольшого белого домика выросли огромные столы. Тагир сам подстрелил на охоте двух замечательных оленей, кабана и бесчисленное множество птиц. Прибывших гостей встречал поистине божественный, как и положено, запах - дичь жарили на кострах прямо тут же, неподалеку от столов, горы снеди на которых становились все внушительнее.
Пир длился два дня и заканчиваться не собирался. Гости, избранные друзья Тагира, числом не меньше пяти десятков, вовсю веселились, шутили, пели - но Хейма не находила себе места. Тагиру было настолько некогда, что впервые за время их совместной жизни он не успевал позаботиться о том, чтобы жена не скучала.
Она сидела в домике одна, примостившись на подоконнике, когда к ней, точнее, к раскрытому окошку, подошел высокий и широкоплечий молодой человек и, сорвав с клумбы под окном ромашку, протянул Хейме.
- Скучаем? - спросил он участливо.
У него было простоватое веснушчатое лицо и ясные серые глаза. Хейма попыталась вспомнить его имя, которое она наверняка слышала, когда ей представляли гостей, но не смогла. Она неуверенно взяла ромашку и произнесла виновато:
- Простите... Не помню, как вас зовут.
- Борс, - поклонился молодой человек.
- Так это вы победили Кермского великана со всем его войском?! - Хейма засияла от простодушного удовольствия, что с ней беседует столь знаменитый герой.
Борс снова учтиво поклонился.
- Не грустите, хозяюшка, - сказал он, - за вас и Туор переживает.
- Кто? - не поняла Хейма, но тут же вспомнила, что сына ее нарекли в честь какого-то Туора, с которым когда-то был знаком Тагир. И снова приуныла. Ей нравилось прежнее имя - Роталк, а теперь у нее его отняли, и ей казалось, что и сына отняли тоже.
- Давайте прогуляемся, - предложил Борс.
Хейма соскочила с подоконника, Борс поймал ее за талию, подержал на весу, бережно поставил на траву.
- Вы, верно, по родне скучаете? - чтобы начать разговор, церемонно сказал он, подавая Хейме руку.
Она протянула ему свою, и так, держась за руки, они пошли вдоль кромки леса.
- Да нет, не очень. Мать жалко: не знаю уж, жива ли, - почти равнодушно сказала Хейма.
- Что же вас гнетет?
Хейма вздохнула, но не ответила.
Побродив немного, они вернулись к столу, где как раз подали очередное горячее - и Хейма была повеселевшая, как оттаявшая. Борс активно за ней ухаживал, обходя вниманием косые взгляды Тагира. Впрочем, Тагиру было все также некогда, и он был спокоен хотя бы за то, что Хейма больше не грустит.
Роталк, то есть теперь уже Туор, сидел во главе стола и смотрел на всех немного устало, спокойно и тепло. Пил он мало, ел умеренно, а с гостями был почти незнаком и ничего, кроме того, что они друзья отца, о них не знал. Он вообще знал очень немного - немудрено, если от роду ему было восемь месяцев! - однако все же он не был простым смертным, для которого жизненный опыт значит куда больше, чем для обитателей небес.
К Роталку подошел пожилой коротышка с ярко-розовой лысиной и красным носом, ведя за собой плотного симпатичного юношу лет двадцати. Коротышка заговорил, распространяя вокруг крепкий винный дух:
- Э, сынок, не грусти! Ты хоть и полубогом пока числишься, да Триада родство все равно признает, и будешь ты внук Гончара, Ваше Божество, не меньше! А пока - выпей-ка вот на пару с Суреном, уж он-то тебя развеселит!
Во время этой тирады Сурен бесцеремонно сел на широкую скамью рядом с Туором-Роталком и подтолкнул его в бок:
- Ну, не будь таким теленком, - грубовато сказал он. - Божество-убожество какое-то.
Юноша показался Туору... э-э-э... несколько самоуверенным, но вел он себя весьма дружелюбно, и вскоре, при немалом содействии выпитого вина, они разговорились и даже разоткровенничались.
- Ну, не скажи, - возражал Сурен Туору, который жаловался на быстротечность своего детства, - зато ты в школу не ходил, как вот я. Двенадцать лет грифону под хвост! А в тебя за месяц вкладывают знаний больше, чем в меня за год!
- Зато минимум опыта, - вздохнул Туор, - я ж почти ничего не умею!
- Зато минимум риска, - снова возразил Сурен. - А уметь богу, хоть и непризнанному, много не надо. Охотиться и фехтовать Тагир, думаю, тебя научил?
- Немножко, - Туор поднял на Сурена большие влажные глаза и захлопал ресницами. - И все равно, так хочется быть похожим на человека!
- А ты не похож, что ли? - искренне удивился Сурен.
- У меня... у меня пупка нет, - жалобно сказал Туор, не в силах найти более сильный аргумент.
- Тоже мне, подумаешь! Очень не всякий бог такое себе может позволить! Вот Кагн, к примеру, старый богомол, или, скажем, есть такой бог местный, не помню у кого, - Муравей Западлист...
- Что, тоже без пупка? - спросил Туор уже порядком заплетающимся языком.
- Откуда у муравья пупок?
- А, ну да...
- Глянь-ка, маманька твоя с кем крутит! - завопил вдруг Сурен на ухо Туору, пытаясь изобразить таинственный шепот. - Это тебе не хухры-мухры, это великий герой Борс!
- Да бог ты мой, ну что за глупости, - отмахнулся Туор, - я еще того вина не пробовал, как его? Красное Сивилийское, да?
- Ерунда, компот это, а не вино, - сразу увлекся Сурен, - лучше глотни этого...
В общем, пир был что надо.
Когда праздник все-таки кончился (еще сутки спустя) и гости разошлись, кто по комнатам домика, кто по своим домам, Тагир заприметил в окне жены две тени. Оказалось, гостем Хеймы был все тот же Борс.
- Так-так, - влезая в окно, сказал Тагир, - этого следовало ожидать. Чего это вы, сударь мой, в нашей супружеской спаленке делаете?
Тут, впрочем, тоже все было ясно, поскольку целоваться они перестали не сразу.
- Мы любим друг друга и хотим, чтобы ты позволил мне уйти, - тихо и печально сказала Хейма. Вид у нее, однако, был совершенно счастливый.
У Тагира аж челюсть отпала.
- Ты хоть головой подумала маленько? - спросил он.
- Да, - ответила его жена.
- Туорик! Сынок! Вали сюда! - заорал Тагир, и Роталк, то есть Туор, почти тут же явился, но, в отличие от Тагира, через дверь.
- Твоя мама сошла с ума. Она нас бросает. Она не хочет стирать твои пеленки и штопать мне носочки, - мрачно оповестил Тагир.
Туор шутку не воспринял, а изумленно вытаращил глаза.
- Я хочу выйти замуж за Борса, - твердо сказала Хейма, - я так решила.
- Нет, вы подумайте! - Тагир удивленно взглянул на Борса и Хейму. - Четыре дня она его знает, и уже все решила?
- Не говори со мной, как с неразумным ребенком, мне уже шестнадцать, - сердито сказала Хейма. - Мне не нужны боги и чудеса, мне это надоело, понимаешь? И ты... даже сейчас ты как шут!
Тагир поморгал, подумал и сказал, садясь в кресло и вытягивая ноги:
- Ну, я не знал, что у богов могут быть в жизни такие мелодраматические моменты... Позволь-ка... А бессмертия ты тоже не хочешь?
- Не хочу. Хочу быть простой смертной.
Тагир вытянул ноги еще дальше, он уже почти лежал в кресле. Борс, наоборот, подобрался и сел прямее, продолжая упрямо глядеть в стену. Хейма не шевелилась. Она напряженно смотрела в красивое лицо мужа.
- Ну чего ей не хватает? - воззвал Тагир, и тут же быстро добавил: - Это риторический вопрос. Ты же меня любила?
- Это тоже риторический вопрос? - ядовито спросил Борс.
Туор фыркнул, быстро поглядел на отца и мать и отвернулся к окну, обхватив плечи.
- Нет, - серьезно ответил Тагир.
- Мне пятнадцать едва было, а тут ты - такой красивый и наглый... Любила ли? Не знаю. Боялась, - опустив глаза, сказала Хейма.
- Боялась? Меня?
- Не тяни, дружище! - взмолился вдруг Борс, - меня, сам знаешь, подвиги ждут!
- Блин, сосредоточиться не дадут! Туор, ты как жить-то будешь, без мамы? А?
- Почему это без мамы? - взвилась Хейма.
- Потому, - отрезал Тагир. - Или мы, или Борс.
Хейма заплакала, но мужчины сделали каменные лица, и она быстро вытерла слезы.
- Ах, так! - сказала она.
- Да, - сказал Туор, - а меня спросили?
- Спросили, заткнись, - отмахнулся Тагир.
- Я, может, свое мнение имею...
- А Триаде твое мнение пофиг, - парировал Тагир, - ты Бог, хоть и наполовину, и я заставлю их это проглотить - и Кузнец согласится, и Ткачиха, маманя моя, и папаша Гончар. Ты - наследник. Ты - первенец, ясно? Пусть хоть все силы мира будут против, но это так.
Борс печально засопел, Туор понурился.
- Ладно, Роталк, - сказала Хейма, - мы будем приходить к тебе...
- Но только иногда, а то я буду ревновать, - сказал Борс.
- Ах, так?! - вскинулась Хейма.
- Ох, и намучаешься ты с ней, Борс, - засмеялся Тагир, - это же испорченный ребенок!
- Я не ребенок! - топнула Хейма ногой.
- Ну, не ребенок. Все, я расторгаю брак своей божьей волей. Идите с богом... То есть, без меня, - Тагир твердой рукой проводил их до выхода и закрыл дверь поплотнее.
* * *
- Малыш! Подъем! - завопил Тагир, влетая в светлую комнату сына и для убедительности выстрелив из пистолета.
Туор потянулся и, сев в кровати, с очень серьезным видом почесал левую пятку.
- Что на этот раз? - с неподражаемой иронией спросил он. - Война в Клаукаданском княжестве?
- А ты откуда знаешь? - опешил Тагир. - Второй день только.
- Что второй день? - спросил Туор.
Тагир сделал торжественное лицо.
- Второй день с того момента, как враг Богов и всего светлого, Черный Сюзерен Даглас Турье Копыто выступил против Клаукадана, и, как было предсказано,
на лезвии меча несет он гибель,
на острие копья - для жен и для убогих рабство...
- Да ну, нужны ему убогие рабы, - фыркнул Туор, - а что, Триада так-таки вся и против?
- Вообще-то, Кузнец поставил, говорят, двадцать монет «за» - чтоб уж честно.
- В смысле? - не сообразил Туор.
- Ну, получается, Гончар и Ткачиха в сборной против Дагласа с Кузнецом.
- А люди как к этому относятся? - со смехом спросил Туор, одеваясь.
- Ты думаешь, они знают? - снисходительно усмехнулся Тагир. - Они же жертвы им перестанут приносить за все такое. О! Это идея!!! Пойдем пошантажируем Триаду! Скажем, что если тебя в семью не примут, все расскажем народу, а?
- Не, давай лучше чаю попьем.
- И на войну сходим поглядим, - подхватил Тагир, - все-таки забавно...
- Ты, главное, осторожнее там, внизу, но и не бойся, ничего не бойся, - говорил Тагир, пока они пили чай. - Мир людей - это мир, конечно, более беспорядочный, чем наш. Там насилия много, грязи всякой, подлости и предательства, и жестокости... О, сколько страданий на земле моей! - взвыл Тагир.
- А мама зачем туда ушла? - спросил Туор, выдержав вежливую паузу. - В этот мир грязи и насилия?
- Маму он притягивает, она же сама оттуда... - погрустнел Тагир.
Они дозавтракали почти без настроения, а потом, нарядившись в походную одежду, вышли из дома. За буйно цветущим лесом была Лестничная Прогалина, в центре которой начиналась неразличимая с земли для смертных Лестница На Небеса - а для Тагира с Туором, конечно, С Небес.
- И ты там поосторожней, слышь, а то пока тебя Триада не примет в нашу семейку, ты всего лишь смертный, - вспомнил, спускаясь, Тагир. - Ни магия, ни могущество великого воина для тебя недоступны! Это все мамашка моя, блин, - заметил он, хмурясь, - упряма, словно коза, дьявол ее забери!
- А что ж не заберет? - полюбопытствовал Туор.
- Ты как про бабушку свою говоришь?! - возмутился Тагир. - К тому же как он ее заберет, Даглас, дьявол-то наш, когда он по мирным временам с ней кофе по утрам пьет. Да, в этом мире все не как у людей! - заключил он.
Туор подхихикнул, думая о том, что же ему принесет признание его богом, если среди богов творится невесть что? В Небесном Дворце вечные склоки, почему-то некоторые Высокие Посты ценятся меньше, некоторые больше, вроде даже не всегда обоснованно. А те немногие люди, которым позволено бывать на небе, все эти Герои и Рыцари, в большинстве своем ужасные задавалы, разве что кроме Борса, Туорова отчима, или Сурена - друга-товарища по прозвищу Шалунишка.
Наконец, они спустились ниже облаков и увидали землю. Там копошились отряды вооруженных людей, мельтешили обозы купцов, местами полыхали крестьянские домики и поля.
- Что-то мне не очень все это нравится, - сказал Туор отцу.
- Не отчаивайся, - успокоил его Тагир. - Для начала заглянем в одну забегаловку-надираловку, там как-то веселее.
...В «надираловке» было немноголюдно. Кроме нескольких крестьян, угрюмо сидящих поодиночке за грязными столами, там находилось еще порядочно солдат в черно-белой форме. Они торопливо хлебали из кружек, время от времени озираясь, и, как видно, изо всех сил старались казаться веселыми и довольными. Получалось это у них из рук вон плохо. Возле некоторых из них на столах, по правую руку, лежали кремневые пистолеты со взведенными курками, что полноценному отдыху определенно не способствовало.
- Черное воинство, - шепнул Тагир Туору. - Завоеватели...
Один из черно-белых что-то прокричал резким гнусавым голосом на языке, которого Туор не знал, поскольку всеведения ему пока тоже не досталось. Хозяин заведения пулей вылетел из-за стойки и подскочил к гнусавоголосому, непрерывно кланяясь, как маятник. Тот продолжал кричать чуть ли не в ухо бедному хозяину и для пущей убедительности то и дело хватал пистолет.
- Развлечений требует, - пояснил Тагир.
Пятясь и продолжая кланяться, хозяин исчез. Почти тут же на небольшое возвышение, похожее на сцену, выскочило четыре человека: один с барабаном, один со скрипкой и двое с какими-то дуделками. От звуков, которые раздались вслед за этим, Туор аж подскочил на месте. Больше всего это было похоже на симфонию в брюхе голодного великана. Вдобавок на «сцену» пожаловала некая девица в нечистом нижнем белье и коровьим голосом завела балладу о том, как ее, невинную, полюбил солдат, и как она с ним потом ушла из дома. Когда между куплетами исполнительница приплясывала, Туору казалось, что харчевня вот-вот рухнет.
Многим из черно-белых песня пришлась по душе. Один из них встал и, держа кружку в руке, заплетающейся походкой поковылял к возвышению. Гнусавый, перекрикивая музыкантов, снова что-то заорал в лицо мигом подбежавшему хозяину. Тагир стал объяснять, что оккупант желает слушать песню на родном языке, но внезапно веселье кончилось.
В забегаловку ворвалось человек семь, одетых в некоторое подобие формы синего цвета. Раздался трескучий нестройный залп из нескольких пистолетов, гнусавого отбросило на стол с раздробленной головой, его товарищ, так и не добравшийся до сцены, осел на пол. Упал и кое-кто из синих. Музыканты мгновенно исчезли. Харчевню слегка затянуло дымом от выстрелов. Последнее, что видел Туор - это как один из нападавших, молодой парень, вскочив на стол, опускал короткий палаш на голову пожилого солдата в черно-белой форме, безуспешно пытавшегося вытащить из ножен застрявшую саблю...
Тагир за шиворот выволок Туора через кухонную дверь и рванул в какую-то темную дыру.
...Кругом было лето, грязь и мошкара. Воздух относительно свежий, солнце не очень яркое и лес неподалеку - довольно зеленый.
- Пап, а мы-то на чьей стороне? - спросил Туор, отдышавшись.
- Мы-то? Мы - на своей собственной. Ну что, гуляем дальше?
Туор поморщился.
- Да ну, идем, - сказал Тагир, - тут не так уж плохо. А какие девчонки бывают - не поверишь!
Туор вспомнил красотку из харчевни и панически оглянулся. Оказалось, никакой забегаловки позади и в помине нет, а стоят они на лесной дороге.
- Телепортация, - с важным видом объяснил Тагир. - Давай, пошли! Тут одна деревенька в двух шагах, если там никого нет, в смысле, военных, я тебе такое покажу, такое!..
Но не успели они пройти и двух шагов, как откуда-то из-за кустов на них наскочили люди, человек пять, заткнули противными тряпками рты, поотбирали оружие и потащили в лес. Там, очень близко от дороги, они увидели еще одного человека, в длинном плаще цвета... скажем, прелой листвы.
- Отвечайте, кто вы, за кого бьетесь и куда идете? - сурово спросил он.
Туор захлопал глазами: он и в самом деле думает, что с заткнутым ртом можно отвечать на вопросы?
За спиной человека в плаще потихоньку собирались люди - сплошь оборванцы, некоторые к тому же покалеченные: кто без глаза, кто без руки. Вооружены они, однако, были неплохо.
- Мму-наф-няф, пдумыфыфы, - сказал Тагир и выплюнул кляп. Веревки сползли с его рук и с Туоровых и, словно змеи, поползли к предводителю разбойников. - А вы-то сами кто будете?
- Партизаны, - с достоинством пятясь от веревок, сказал тот, - боремся против Нечистого, вот как.
- Угу, - сказал Тагир, - религиозные партизаны, да?
- Ну, навроде, - неуверенно сказал кто-то из разбойников.
- А мы вот гуляем, - честно признался Туор, вытаскивая изо рта кляп.
- Гуляйте, гуляйте, - разрешил предводитель разбойников и бросился бежать, сопровождаемый своими подчиненными.
- Чего это они? - спросил Туор, подбирая оброненную кем-то шпагу, - вроде поговорить хотели.
- Я тоже так думал... а, кстати, как тебе мое заклинание?
- Какое заклинание? - удивился Туор.
- Я его сам придумал. Оно позволяет колдовать с заткнутым ртом.
- А я думал, тебе достаточно об этом только подумать, - удивленно сказал Туор.
- Вообще-то, да, я и не сообразил. Тогда что же я хотел сказать? - озадачился Тагир.
- Вот уж не знаю, па. Пошли лучше обратно на дорогу.
То, что Туор назвал дорогой, было на деле куда грязнее лесной мягкой почвы, сплошь покрытой прелой листвой и старой хвоей. Здесь же ноги утопали в невообразимом месиве. Туор со злости, что извозил сапоги и штаны до колен, заявил, что сам черт здесь ногу сломит. Тагир ответил очень странно:
- А вот когда идет дождик...
Однако до поселка было уже рукой подать, и вскоре они стояли на околице возле большой лужи и возили мокрыми ладонями по сапогам, пытаясь привести их в хоть сколько-нибудь приличный вид. Наконец Туор предложил отцу воспользоваться силой мысли и отчистить все до блеска волшебством. На что услышал резонный ответ: на комаров с пушкой не охотятся.
Начало смеркаться - то ли так долго они бродили, то ли так незаметно бежит на земле время, Туор не знал. На узких улочках было тихо и безлюдно.
- Не нравится мне тут. Давай вернемся, - взмолился Туор.
Тагир только рассмеялся:
- Милый Туор, - сказал он, - мы же боги, нам не могут быть страшны какие-то там смертные!
Он отечески обнял его, увлекая за собой между двух рядов темных домов. Туор осторожничал; когда они подходили к мостику через канаву, предложил лучше перелететь. Тагир засмеялся еще звонче и преспокойно пошел по мостику. Туор за ним.
Тут и подоспела беда. Из-под мостика выскочили двое, пьяные и шумные, Тагир взмахнул было руками, но дубинка одного из них долбанула по темени, и бог рухнул на злополучный мостик так же просто и с таким же грохотом, как и простой смертный. Туор, хоть и пытался отбиться шпажкой, тоже скоро плюхнулся в грязь.
Все произошло быстро и без единого слова - как видно, для тех двоих такого рода дела были не в новинку. Тут же один из них вытянул из-под моста оборванную девчонку на привязи и к той же веревке привязал Туора за руки, с трудом выдернув его за волосы из грязищи. Второй пытался присоединить к цепочке Тагира, когда из темноты послышались тяжелые шаги, сопровождаемые внушительным лязгом, и глухой голос:
- Что, вояки, развлекаетесь?
Вслед за тем появился и сам обладатель глухого голоса и великолепных доспехов необъятного размера. За его спиной угадывались очертания нескольких воинов из конвоя.
- Ваше пре... эта вот... господин генерал, мы вот... - пробормотал один. - Военнопленных взяли! - взбодрился он, услышав смех фигуры в роскошных доспехах, - согласно уставу. Не помешают.
Туор, уже пришедший в себя, удивился, что на этот раз все понял - язык был ему известен. Вероятно, в войске Дагласа хватало народу из любых мест?
- Верно, - сказал генерал. - Дайте-ка мне одного. В денщики возьму, если сойдет. Вот этого, в белой рубашке.
Рубашка у Тагира была уже только относительно белая, но у Туора рубашки не было вовсе, так что сомнений не возникло.
Генерал сграбастал Тагира в охапку и удалился в сопровождении своей охраны, которая так и не приблизилась из темноты. «Вояки», вытянувшись в струнку, проводили его взглядом, после чего повернулись к пленникам.
Те стояли, понурившись.
...Латник тяжело ступал по раскисшей земле. Тагир очнулся и тихо сказал:
- Отец?
- Ну, - буркнул Великий Гончар.
- Отец, - слабо проговорил Тагир, - Туора спаси, будь другом.
- Ну, щас...
* * *
Один из офицеров радостно осклабился и хлопнул Туора по плечу.
- Че, пойдем еще кого пригласим? - сказал он.
Туора передернуло.
- Охотка нашла? - хохотнул его приятель. - Да ну, не ходит никто больше. Нет никого. Пошли домой, добавим чуток.
Они потянули Туора и девушку к дому в самом конце улицы.
- Делить-то как будем? - хитро спросил уже возле порога один из них. Туору в темноте непонятно было, различаются ли они хоть чем-то.
Его товарищ не ответил, отпер дверь и поспешно прошел внутрь, зажег свечу и поставил на столе. Нашел еще несколько, пошарил, отыскал в мешке на лавке большой канделябр и, вставив свечи, запалил. Потом отвязал пленников (второй в это время неспешно вынимал еду на стол), Туору велел принести воды, девушке - развести огонь в камине. Туор печально поплелся за водой под присмотром того, который зажигал свечи (он был высокий, узкоскулый и тонконосый, лицом светлый, с большими глазами). Девушка ворчала, огонь разжигать явно не желая.
Узкоскулый - он был постарше своего приятеля - нехорошо осматривал Туора, как тот набирает воды, а под льняной безрукавкой с длинной бахромой напрягаются мышцы. Вообще-то, он показался юноше вполне даже симпатичным. Ощупывающих взглядов Туор не заметил.
Потом Туор устроился вместе с ворчливой девушкой разжигать камин - дрова занялись далеко не сразу.
- Сейчас они нажрутся, и нам надо делать отсюда длинные и красивые ноги, - словно и не обращаясь к нему, сказала девушка.
- Как это? - не понял Туор.
- Бежать отсюда, и побыстрее, - пояснила девушка.
Она сидела на корточках, широкая юбка прятала ноги, но острые коленки выпирали под тканью как-то болезненно и жалко. Туор сочувственно смотрел на них, пока она не подняла голову и не отбросила с лица грязные светлые волосы. Лицо у нее было миловидное, курносое, кожа гладкая, хотя щеки измазанные.
- Тебя как звать-то? - шмыгнув носом, спросила она.
- Роталк... То есть, Туор, - ответил юноша.
- Так как, все-таки?
- Неделю назад звали Роталком, а потом - после имяположения - Туором.
- Это где ж такие обычаи? - удивилась девушка.
- Неважно. А тебя как зовут?
- Аэрин, - ответила девушка, отворачиваясь к огню.
- Айрин? - переспросил Туор.
- А -э-рин, - повторила она.
- А чего ты боишься и почему хочешь убежать? Ведь нас не убили, в дом вот привели...
- Если ты думаешь, что ты в гостях, то оно конечно, - Аэрин покачалась взад-вперед и посмотрела на Туора, как на идиота. - Но не думаешь же ты, что нас просто так отпустят?
- А... что? - осторожно спросил Туор. - Я чужой в этих местах, и...
Он осекся, увидев в ее черных усталых глазах болезненную жалость к нему - словно он был теленком, которого собираются зарезать.
- Ты чего?
Она не ответила - не успела, один из офицеров, тот, что помоложе, с жирными темными волосами, подошел и ухватил Аэрин за плечо.
- Эй, вставай, - заявил он, потянув ее вверх. - Пойдем со мной!
Она поднялась на ноги. Темноволосый был с ней вровень ростом, только его изрядно пошатывало - успел уже набраться своего пойла, подумал Туор.
Аэрин покорно пошла за ним в другую комнату; Туор в замешательстве глядел на захлопнувшуюся дверь. Второй офицер не спеша подошел, сковал ему грубыми коваными наручниками руки и, похлопав юношу по плечу, вышел из дома.
В соседней комнате слышались звуки борьбы и невнятное бормотание - что еще, впрочем, могло слышаться в таком случае? Чуть позже до Туора донеслись приглушенные женские рыдания. Ему стало так плохо за незнакомую девушку, что его скрутило чуть ли не в узел, и он тоже заплакал - никто ему никогда не объяснял, что слезы недостойны мужчины, просто потому, что он никогда и не плакал...
Оба офицера вернулись почти одновременно - Туор уже успел успокоиться.
Девушка, поплакав в соседней комнате, повозилась и уснула. Двое офицеров, развалившись на диване, курили и травили анекдоты, а Туору ничего не оставалось делать, как присесть на полу у камина и следить за огнем.
Тот, что помоложе, весело смеялся, что-то рассказывал. Туор не обращал внимания. Потом приподнял-таки голову - младший, чернявый, говорил о только что изнасилованной девице, предлагал ее своему приятелю. Тот не слушал, а открыто глазел на собеседника и едва не облизывался.
«Вот пакость-то, - п
