Когда придёт осень
Наверное, будет дождь, и небо всё в тучах, но это неважно.
Засохшая роза в бумажном стакане, игрушечный выстрел на сцене.
И может быть, кто-то позвонит, когда одиноко. И станет страшно.
Озябшую стражу кто-нибудь сменит.
Когда придёт осень.
Вахтёры забитых дверей, боги задних дворов возвращают тепло и пепел
недокуренных нами в подъездах и кухнях ночных сигарет.
И может быть, кто-то уже стучится в закрытые двери, когда снова светит
в зрачке светофора вечный красный свет.
Когда придёт осень.
И может быть, кто-то сменит сюжет, и получится благополучная сказка.
Громко крикнет поддатый жених: «Эй, ямщик! Погоняй лошадей!»
Растеряет подковы летящая тройка, день закончится пьяною пляской
да угаром похмелья.
Когда придёт осень.
Разбиты в сердцах, разбиты во многих сердцах изваяния гипсовой страсти
на проспектах зеркальных витрин, в городах уходящего солнца.
И может быть, кто-то выйдет один, тот, кто отмечен неведомой страстью,
и он скоро вернётся.
Когда придёт осень.
Я знаю, что ночь всё начнёт сначала. Холодной водою в хмельную чашу
прольётся роса и с восходом солнца остудит усталые веки.
И кто-то никак не сольёт воедино всего лишь два слова: отче и наше
о бедном святом человеке.
Когда придёт осень.
Мастер крысолов
Заскрипит замок,
и откроется дверь в царство наших странных грёз.
Телефонный звонок
как сигнал, что пора уже выйти босым на мороз
и уйти, не оставив следа.
И небом станет вода.
Мастер Крысолов,
зачарованной флейтой опять ты зовёшь меня.
Впереди сто дорог -
на какой же я встречу тебя?
Так легко сломать хрупкое тело тростника в твоих руках.
Но ты сможешь сыграть на семи ветрах.
Флейты волшебство
за собою уводит покорное племя крыс.
Больше ничего -
лишь играй, и тебе, возможно, достанется приз.
Лучшая из наград -
тебя выгонят со двора,
Мастер Крысолов.
За зимой - весна.
Расплетая косу, ива видит седую прядь.
Вдалеке - стена
города, который, наверно, тоже нужно спасать
от бездумных страшных потерь.
И я открываю дверь,
Мастер Крысолов.
Очередь к солнцу
Очередь к солнцу, очередь в нас.
В комнате вьётся отравленный газ.
В комнате пусто, в глазах тишина.
С истоков до устья - всё та же война.
Странный пришелец, зачем тебе знать,
кто ближе к цели, в кого тут стрелять?
День на исходе. Сгорели дома.
По свету бродит устало чума.
Белые лошади, чёрный песок.
Сказочной площадью скачет стрелок.
Руку зацепит шальная стрела.
Пёс на цепи - ни двора, ни кола.
Слева - заводы. За облаком - рай.
Ждёт непогоды дырявый сарай.
Путь через крышу и путь через дверь.
Лезет всё выше серебряный зверь.
Звёзды уронят сияющий луч.
Череп проломит гаечный ключ.
За горизонтом - свинцовая ночь.
Эй, отзовись, в ком ты, послушная дочь?
Замуж невесту. Свинчен побег.
Синее тесто, краснеющий снег.
Очередь к солнцу, очередь в нас.
И расплывётся светящийся газ.
Канатоходец
Взгляд в сторону - побег.
Шаг в сторону - полёт.
Натянутый канат,
навязчивый мотив.
Раскинуть на руках
роскошный синий шёлк,
шагнуть на тонкий луч,
качнуться и пойти
над пыльной суетой,
где высохший фонтан.
Под хриплое: «Ура!»
шагающих вперёд
скользить, как лёгкий сон,
в распахнутый туман.
И тень, послушный раб,
на камни упадёт.
В неведомой игре
без правил и конца,
где стёрлось слово «друг»
и нет понятья «дом»
учиться различать
под маской - серп лица,
на лезвии меча
танцуя босиком...
В комнате - ветер
В комнате - ветер.
Кто-то выпросил снегу прошлой зимой, и с тех пор он гниёт по углам.
Кто-то выбросил кошку, а кто-то другой вырезал ей глаза.
Она жалобно плачет и ищет тепла.
Дождь - заливает дороги, дворы и дома.
Смех - раскалённой иглою ввинтился в раскрытую дверь.
Наверно, так сходят с ума. Наверно, так ищут.
В комнате - ветер.
В комнате - ветер.
Кто-то разбил окно, камень лежит на полу - это метеорит.
Изумруды бутылочных стёкол в картонной короне.
В рваных джинсах я двигаюсь в такт: раз-два-три, раз-два-три, раз...
Звон - кто-то качается, сидя на люстре.
Смех. Пятна крови на шторах и стенах.
Наверное, так режут вены, наверно, так ищут.
В комнате - ветер.
В комнате - ветер.
Кто-то идёт. Я слышу шаги в коридоре - ближе, ближе, ближе.
Он входит, снимает плащ и приглашает на танец - он вежлив.
У него нет лица. Мы движемся в такт: раз-два-три, раз-два-три, раз.
Стук. У распахнутой двери снимают плащи.
Смех. Я слышу шаги за спиной: «Разрешите мне?»
Наверное, это за мной, наверно, так ищут.
В комнате - страх.
Да, я стану слабой, я стану старой,
я поклонюсь огню и верёвке,
я стану жрицей снесённого храма,
я стану феей спалённой дубравы,
я стану рыбой в палящей пустыне,
я стану ведьмой в глубоком колодце,
я стану вьюгой в хрустальной клетке,
я стану всем, чем вы захотите,
я стану всем...
Наверно, так бросаются с крыши, наверно, так ищут.
В комнате - пусто.
Я бегу во тьме
Я бегу во тьме, я мечусь во сне
на изломе рук, в ледоставе рек.
Запоздалый свет мимолётных глаз.
На асфальт лицом упаду сейчас.
Я упаду сейчас,
танцуя с ветром на стреле подъёмных кранов,
Танцуя старый рок-н-ролл на ржавых струнах.
Он махнёт рукой, зарычит: «Чужой!»,
он разбудит змей на погибель мне.
Зеркала и сталь в кирпичи вросли,
календарь тревог я топчу в пыли,
я топчу в пыли
Собаки рвутся с поводков, скуля от жажды.
Собаки лижут сапоги своих хозяев.
Мимо белых лиц, прирученных птиц,
битых фонарей мчится самокат.
Я приду в тот дом, я найду родник,
и снова будет кровь на страницах книг,
на страницах книг.
Меня узнают по глазам и рваным венам.
Собаки ринутся вперёд, живые стрелы.
Одежду бросит в кислоту угрюмый сторож.
Хозяин Замка наконец уснёт спокойно.
Здесь так просто уйти
Здесь так просто уйти,
но свисти-не свисти,
ты на общем пути,
хоть упал позади.
Кто не смог, тот и слёг
или смолк на лету.
На чужую беду -
только камни в пруду
да звезда в огород
на крестовый поход,
на крестовый побег.
Крести - козырь для всех,
без потерь, без помех.
Туз червей, как на грех.
Безобидная масть,
чтоб ей тут и пропасть.
Только стоит упасть -
вмиг появится власть,
развезёт по стене,
что полвека в огне,
да дымит, не горит.
Где же взяться огню,
что спалили дотла
на изломе стекла
в переплёте окна
за стаканом вина?
Как на белый песок
прилетел уголёк,
зашипел и погас -
только дым над водой.
Хоть поганый, да свой
да без всяких прикрас.
Тут и стих, тут и сказ.
Ишь, раскатали губу
в дымовую трубу
на чужое добро -
вон, блестит серебро в небесах.
Не зевай!
Коли смел - доставай!
Или иглы в стогу
поищи на бегу,
ну а нет - так молчком
и сиди ни гу-гу.
Жди заветного дня
да святого огня.
Пусть заманит весну
да к лесному костру
рыжий кот-чудодей,
пусть раскинет ей шёлк,
бросит звёзд в потолок,
что так долго берёг
вдалеке от людей,
и уйдёт поутру.
То ли был, то ли нет.
Летний луч в белый свет.
Из трубы - чёрный снег.
Шаг навстречу - побег.
Знай иди, пока жив,
рот руками закрыв.
Мы были там
Мы были там,
как навязчивый сон, как назойливый бред,
и усталым ногам
так давно нужен был,
так давно нужен просто покой и рассеянный свет.
Мы устали от них,
те устали от нас.
На распутице книг, лабиринтами трасс
уходили туда, где качалась вода,
где встречала беда.
И на россыпях лет, в рудниках синих звёзд
слышен шорох комет перестуком колёс.
Где ответ, там вопрос.
Поезда под откос.
Снова вечный вопрос.
Там, где мы есть,
некуда сесть
и наслушаться всласть про шальную весну, про больную луну,
что однажды свалилась с небес.
И вдогонку за ней,
мимо серых коней, лошадей, звонарей,
мимо тусклых огней
в тихий омут упасть.
На ладонях тоски да у края доски
пожалеешь, что рос головою до звёзд.
До самого края, до самого неба
гляди-не-гляди - не заметишь,
не заметишь, как солнце купается в хлебе,
в незрелых колосьях.
Глаза запорошит полуденным светом,
зальёт всю округу.
И крестная ноша стоит за плечами,
обнимет покрепче, как парень подругу,
от боли излечит стальными гвоздями,
навеки излечит.
Там, где мы будем, не лучше, не хуже.
Дыра в рукавице да волосы тронуты стужей,
и никто не осудит,
что холод в глазницы запрятался глубже.
И никто не ответит, никто не узнает,
куда улетела осенняя стая,
серебряный ветер.
А там, где нас нет,
там всегда хорошо, мой дружок.
Молочные реки, кисельные горы.
И не нужен ответ на вопросы, который
начальник умнее,
который - сотрёт в порошок.
Знай дыши-не-тужи там, где нас нет.
Там - хорошо.
Мы были там,
как навязчивый сон, как назойливый бред,
и усталым ногам
так давно нужен был,
так давно нужен просто покой и рассеянный свет.
